Здесь их не оказалось, ни одного из тех, кто смог бы смело высказать своё прямое отношение к стае. Вернее как ни одного? - сюда пришли Лень и Ли. Только толку от этого мало, не считая того, что они просто сменили место для разговора.
Всю дорогу от поваленного дерева к оврагу, воздух мягко обвалакивало спокойствие, как горячее молоко оно сочилось по жилам через грудь и вылетало вместе с лёгким паром из пасти, бесшумно, касаясь инеем шерсти и разлетаясь на миллиарды частиц вокруг. А потом вновь в сердце, вновь в сотни клеток, расширяя и вновь сужая сосуды, разгоняя кровь по всем углам тела. И кто-нибудь обязательно поспотрит - делает ли это подсознание или спокойствие всё же является единицей весомой, дышащей и приходлящей время от времени, когда ему самому захочется, и вам, непременно, это будет нужно? А ведь кто оно - это спокойствие? Нирвана, сон или жизнь трупа?
Пока это неважно, ибо всё это почти одинаково оставляет сладкое послевкусие во внтуреннем, своём мире.
И пока длилось это спокойствие, то тут то там под слоями навязчивого снега, вспыхивали внезапыне толчки жизни и стремительно исчезали. Обвалакиваемая своими же собственными мыслями, монотонно сменяющими друг-друга, Лень брела дальше, втягивая и выдыхая обратно драгоценные крупицы зимней нирваны обратно.
Она как бы шла в след своим помыслам, находясь в совсем другом мире, при этом совершенно забыв о бредущей сзади Ли. Шаги лизали землю, оставляя незатейливые следы, которые вскоре перемешивались со стайными так, что получалась целая тропа. Где-то правда, приходилось чуть выкидывать передние лапы вперёд и, отталкивясь задними, растягиваться через сугроб, приятно отмечая ледяное косание пальцев снега. Он хватал и отпускал, касался и обжигал, если заходил совсем вглубь.
Но все эти движения и ощущения были какими-то прозрачными, рефлекторными. Через секунду Лень уже забывала о том, что она делала, как и где шла. Забывала, что время от времени на неё косясь слетало облако снежной пыли с деревьев, иногда попадая на нос.
Опять вальс. Раз, два, три, не думая, не сображая. Заманивая шаг на шаг, чуть налегая где-то побольше, где-то поменьше...
Внезапно в чувство привёл резкий запах стаи, который никак не вязался с местом, где он витал. Раскрытые челюсти оврага были пусты и неинтересны, и в голове невольно рождалось множество вопросов и протеворечий.

Нам снилась пустота, лёгкая, ненавящая. И вся жизнь такая же чужая, нужная кому-то другому, но не нам. Всё было бы просто, если бы не пчелиный рой жизненно важных мелочей, запрятанных в каждом углу, лежащими на дне как подводные камни где-то там, глубоко в подсознании. Всё было бы до смеха просто, так, что мы сами бы спокойно осозновали каким будет следующий шаг, в каком настроении с какими порывами и правильной вероятностью. Но всё в этой жизни петляет, виляет из стороны в сторону, огибает все возможные круги и петли, а потом возвращается бумерангом, собрав на себе неисчислимое множество гадостей, способных вылится на вас за одну минуту...
Лень мотнула головой, отгоняя внезапное баловство сонливости, непонятно откуда взявшейся. Что-то в этой монотонной и тягучей атмосфере заставляло разум медленно отключаться и отдавать волю небесам, не раздумывая и бесприкословно.
Ветер не шумел чужими, где-то услышанными напевами и не убаюкивал своим незримым присутствием. Всё было тихо и забыто. Глупое солнце, застрянув на небе, внезапно куда-то скрылось, куда-то к горизонту. Но стая молчала, находясь где-то, но не тут. Может далеко отсюда, может уто-то умер или заболел или упал или.. Какая разница?
- Если бы здесь что-то менялость, то уж точно не отношение друг к другу.
Слова недовольно вылезли из глотки, процарапав отчуждённый воздух, и пробкой вылетев из уст. Через полупрозрачный омут мыслей в подсознании Лень каждую секунду с трудом осозновала то, что стая теперь не её стая. Что она и дом - два совершенно разных понятия, но пока она верит, она будет обитать здесь. А значит продолжать с упоением созерцать чужую грызню, без особой дерзости и нервов сама в этом учавстовать и охлаждать своим безразличем каждого, невольно настраивая против себя. Когда же я буду старой? Может только тогда ко мне проявят капельку уважения и наконец-то поймут всю замаскированную дранность моего характера?
А овраг тем временем поплыл, стал медленно раскачиваться, закручиваться в водоворот собсвенной горести и расползаться клочьями тумана. Лень медленно развернулась и проскользнув взглядом в карие глаза собеседницы, растянуто выскребла из себя свистящий шёпот:
- Я не знаю, что они там думают. Они все! Но когдааато му точно будем отличаться от грязного снега белизной своих ненастоящих шкуур...
Медленно сползая на снег, ратягиваясь и удовлетворенно улыбаясь, погружаясь в негу собсвтенных мыслей и родной снег...
- Если бы зима никогда не уходила...
Все были бы счастливы...
Чему она радовалась? Короткой ли встрече со своим открытым взором? Открытым на те вещи, что раньше казались нереальными?
А ты оказалась слепа, Лень.
Сознание извивалось змеем, борясь с другими чувствами, когда как улыбка с тенью безумства блуждала на морде, а глаза медленнго прикрываясь, больше ничего не видели.
Где-то рядом ощущалось тепло Ли, невольно отогревая и расслабляя.
Ты не одна, пока, радуйся - растянутые строчки второго "я" мягко оборвались, давая волю накатившемуся нездоровому сну.

Мир потихоньку сходит с ума... Никто уже не верит в Богов. Не потому ли это, что сами Боги решили просто плюнуть на всё? На отсутствие дичи, что кормила волков, на страшные морозы, что порой пробираются к коже даже через самую густую «шубу», на двуногих, что постепенно отнимают территории, на собак, что убивают не только взрослых волков, но и беззащитных щенят, вспарывая острыми клыками их брюха или же перекусывая их сонные артерии.
Боже, как больно осознавать, что история повторяется. Убийственное дежа вю.
Кнут прекрасно помнил, что случилось с его родной стаей, территории которой находились далеко от этих мест. Все, кто ушёл, стали одиночками. Живы они или нет – Кнут не знает. Тогда он не понимал, что именно сделал его отец. А сейчас, проведя в одиноких скитаниях около пары лет, что дало время на глубокие раздумья, перестал злиться на своего старика. Причина была в разных точках зрения отца и сына. Отец считал, что если умирать, то на своей территории, дома... и со всей стаей. Он хотел забрать с собой всех в мир иной, считая, что там тоже будет жизнь. Сын же думал, что лучше уйти с родных земель, но сохранить стаю. Однако, Альфой пока оставался его отец. И именно отец мог выбирать между жизнью и смертью стаи, а сами волки оставались верны своему вожаку, словно потеряв надежду. Они пали.
Это всё порождало в душе Кнута гнев... Гнев только на себя, от своей же беспомощности в тот момент, когда он уходил, даже не оборачиваясь, а лишь прижав к голове уши и ожидая от родного отца удар в спину. Но его не последовало.
Кнут был слепцом. Лишь недавно, отпустив себе вину в гибели стаи, словно исповедавшись перед Господом, он прозрел.
Это другая жизнь. Жизнь, где давно нет слова «мы», а лишь одинокое и гнусное «я». «Я» существую. Этого быть не должно. «Я» буду жить.
Серый, степенно ступая по протоптанной чужими лапами тропе, втягивал лёгкими холодный воздух. Запахи кружили голову, не из-за их многочисленности, скорее от предстоящей встречи. Некоторые следы были ещё совсем тёплыми – они то и вселяли в Кнута волнение. Ведь он дней несколько назад только пересёк Вершины. Подушки на лапах стёрлись в кровь и от этого при каждом шаге до сих пор немного щипало. Благо, что всё «заживает как на собаке». Да и желание увидеть себе подобного во много раз превосходило эту почти не ощутимую боль.
Кнут, свернув с тропы и поднявшись чуть выше, резко остановился. От трёх волков его отделяли сухие кустарники, за которыми он стоял, не шевелясь, словно каменная статуя, и пятнадцать метров. Янтарные глаза медленно скользили то по двум волчицам, находящимся впереди, то по старику, идущему к ним. Кольнувший в нос мороз заставил Кнута фыркнуть.

Глупая и скошенная тишина, так навязчиво лезшая в мысли нирваной, продолжала дурманить сознание. Полуприкрытые глаза не реагировали на отблески света, нос что-то, правда, чуял и пытался выкрикнуть, достучаться, сказать что-то важное, но, мурлыкая, сон убивал все его попытки внятного объяснения. Ли продолжала молчать, тем самым как бы разрешая погрузиться и окончательно утонуть в омуте мыслей, которые медленно кружась оседали на дно подсознания.
Всхлипы рефлекторно навострённых ушей пытались дать знак, пробиться сквозь череду тумана в голове. Но жалкие попытки были тщетны.
Секунда, раз, два три...
Шаги, шаги... И опять чьи-то шаги... Чей то чужой воздух, но это всё далеко, знаешь, очень далеко.
Сейчас мы находимся не там, совсем не там. Не в мрачной и обшарпанной действительности, где стены леса давят на тебя, небо, порой, смотрит косо, а любимая зима прожигает ледяным воздухом все лёгкие. Нет мы совсем не там, где предрассудки правят миром. Мы там, где хотим. Где невообразимое количество красок, сменяющиеся образы, раскачивающиеся, они перевёртыши. Некрасивые, мутные, но по-своему, как-то жутковато и нелепо прекрасные. Невесомый снег, в котором нём не тонут лапы. Следы, забываясь, сворачивают то туда то сюда, но мы оказываемся там, куда и шли, куда планировали попасть, при этом не имея конкретной цели.
Я наверно умираю...
Мысли шептались, переворачивались кувырком, ласкали уши где-то там внутри. Если бы у мозга были уши... Впрочем они наверно есть, правда, я верю что есть. Тогда что бы было если бы их не было?
Неважно. Сейчас это абсолютно не имеет никакого значения.
Это наверное так глупо, выглядеть так. Лежать в сердце своей территории, игнорировать всех, даже посторонних, постепенно впадать в психическую неадекватность мыслей, с глупой и блуждающей, слегка растянутой и что-то себе напевающей улыбкой, так резко кидающейся в чужие глаза, отстраняя от себя, навязывая своё неадекватное мнение.
Беспрерывный ход мыслей как часы. Тик так... Ти-ик та-ак.
Цепь бесмысленных и вяло тянущихся событиях случайно и некстати разрывается, чужой голос разбивает все утопии в голове.
Резкой скачок, морда задрана вверх, чуть надменно, набок. Безсмысленный и невнятный поклон старику Аламуту и остановившийся, сжимающий всё внутри взгляд в душу чужака, выворачивая наизнанку.
Молча-ние. Только недавно высказанный вопрос старейшины вновь крутится невидимой чёрной палстинкой в голове, эхом.
кто ты? кто ты?
а затем Богии, Боги...
Боги? Ах, да, забытые сумосбродными зубаскалами, высшие силы, которых почему-то перестали боготоврить. Кто-то правда верит, как Лень. Самозабвенно, отдаваясь, может даже в какой-то мере фанатично, чересчур фанатично. Она присякает любые разговоры о том, что это вычурные и пафосные сказки. Присякает из-за чего? Неужели она в это верит, верит в то, оттчего уже успелии отвернуть свои наглые морды многие?
Как старуха, она оберегает все традиции и пережитки прошлого, скалясь каждый раз, когда над ними надсмехаются. Рефлекс или это любовь? Вдалбиваемое годами чувство веры или боязнь возможной смуты в случае чего?
Пока хоть один волк верит - стая будет существовать.

Как и предполагалось, они обратили внимание. Не набросились – уже хорошо.
Кнут неспешно двинулся вдоль кустов – располагались они линией, а не в шахматном порядке, как это обычно бывает. Обогнув конец этой самой линии, Серый уверенно, не поднимая хвоста, то есть без признаков враждебности подошёл к троице и сел в паре метров. Направив уши к собеседникам, слушая каждое их слово, Кнут опустил голову и смотрел на волков исподлобья томным взглядом. Движения губ были едва видны, ведь нос направлен вниз, однако это не мешало сидеть благородно, а не как какой-то подбитый и трусливый омега.
- Моё имя Кнут. Олени мигрируют. Я задался целью найти их, – наконец раздался ласкающий слух баритон Серого, - Но с каждым днём мне это начинает казаться наивной идеей.
Последовала минутная пауза. Веки опустились... Глубокий вдох… Кажется, что эта зима никогда не кончится…
- Могу я узнать, часть какой стаи вы составляете?.. – правильнее было бы спросить «Из какой вы стаи?», но у Кнута привычка заменять некоторые простые слова на несколько сложные, потому и не каждый может его понять, - И… кто является Альфой стаи? Мне следует просить разрешения остаться на этих землях некоторое время.
Уважение к волкам, принадлежащим другим стаям ещё никогда не вредило. Если они, конечно, не имеют желания убивать чужаков. Такое случилось года три назад. Кнут ещё был в своей стае и, отправившись на охоту в одиночку, перешёл границу другой стаи. Там же стояли «часовые», которые рьяно охраняли свои владения. На визг и клацанье зубов пришли друзья, всё обошлось. Кнут получил урок – не все волки за мирное решение проблем.
Жёлтые глаза томно перешли с волчиц на старого волка, Аломута, как его назвали. Обычно такие как он нянчатся с волчатами, обучают их, помогают во всём. Аломут же выглядел выше «нянек». Волчицы разговаривают на равных. Где же иерархия? Кнут перевёл взгляд на белых дам, стараясь не вызвать агрессию по отношению к себе. Ему было несколько непонятен статус этих волков в их стае.

Отредактировано Knut (2011-02-03 12:33:18)